У Тимофея дома большая библиотека собралась, у меня тоже достаточно книг накопилось. Вот и перетирали мы иногда какой-нибудь рассказ или повесть, а то и роман. Или стихи любимого нами поэта. Выяснилось, что вкусы наши весьма близки. Как-то, не знаю зачем, пересказал ему зачин, или пролог, сказок «Тысячи и одной ночи». Со своими присказками, жестикуляцией. И вывод, сделанный из этого пролога, весьма неутешительный для нас, лопоухих мужиков — если женщина захочет изменить муженьку, то ничто ее не остановит. Наставит обязательно рога, как бы супруг не стерег ее от постороннего взгляда. Бедовой бабе сам черт не брат. Она и беса проведет, если понадобится. Тимыч спустя какое-то время признался, что перечитал все восемь томов этих сказок, по новому взглянув на эти восточные истории. Я спрашиваю, мол, и какие впечатления? А он и говорит: «А правильно ты подметил насчет неверных жен. Если захотят мужа рожками одарить, то он получит рога, да еще и ветвистые. Этот султан тоже дурачок, что женился на сказительнице. Сказки кончатся, проза начнется рогатая». «К маме не ходи», — отвечаю. А Тимыч продолжает: «Знаешь, я стал ловить себя на мысли, что Верунька моя, может, рога мне когда и ставила. Знаю ведь точно, верная она подруга по жизни, а все равно сомнение гложет». «Да брось ты, Тимоша, — говорю, — это книжка брехливая тебя с панталыку сбила. Сказки они и есть сказки. И не думай плохого про Веру, не заслужила она такого недоверия». «Не скажи, — Тимыч вздохнул глубоко, — в тихом омуте черти водятся. Ладно, я другое хотел сказать, что-то сказки эти скучноватыми мне показались. Вот ты намного интересней пересказал. Взял бы как-нибудь да пересказал все эти сказки своим языком, а еще лучше, и на бумагу записал. Вот я бы почитал с превеликим удовольствием». Мне, конечно, приятно слышать такую похвалу, но все же сказал: «Тимыч, все дело в качестве перевода. В оригинале наверняка все замечательно, давай выучим арабский да и прочтем заново». «Ха-ха. — Тимыч усмехнулся, — скорее небо на мою плешь упадет, чем буду учить этот паршивый гортанный язык. Не люблю я их, хитрозадых. И зачем Леонид Ильич с ними милуется, не пойму. Тьфу!»

Вот такие, примерно, разговоры вели мы в перерывах между текущими заводскими заданиями. Мы с ним в одной смене дежурили, перерывов для трепотни вполне хватало. Часто мне Тимофей давал почитать то одну книженцию, то другую из своей библиотеки. Приобщил к Юрию Трифонову, Юрию Домбровскому, Юрию Казакову. Ну а уж к четвертому Юрию, любимому нами с младых годков, Нагибину, и приобщать не надо. Часто дарил мне книги, потому что у него был второй экземпляр. Подарил мне маленькую книжечку с рассказами Казакова. Там был рассказ «Кабиасы» про воинствующего комсомольского атеиста, который в темную ночь поверил во всякую нечисть и от страха стал мелко креститься. Темной ночью я читал на кухне этот рассказ жене и соседям по квартире. Все так громко смеялись, а точнее, ржали, что соседи с верхнего этажа не выдержали и стали стучать железякой по батарее. Ну что ж, раз там люди нервные, мы потише ржание свое убавили. А все же, до чего хорош Казаков! Хорош рассказ!

Как-то попросил высказать мнение о моей прозе и прочел отрывок из нового рассказа про старого пасечника. «С первыми лучами ласкового июньского солнца пчелы, радостно жужжа, вылетали из улья и направляли свой полет в луга и поля, где ждали их с нетерпением распустившиеся цветы. Они летели опылять цветы пыльцой, перенося ее с цветка на цветок, чтобы превратились эти красивые цветы в некрасивые, но питательные и вкусные зерна и ягоды, которыми питаются птицы и разные животные. И еще за тем, чтобы собрать нектар, с благодарностью отдаваемый цветами за благие пчелиные дела. Все эти колокольчики, клеверы, васильки и ромашки согласно кивали головками: „Берите, ешьте на здоровье“. И пчелы собирали нектар, а потом несли его домой, чтобы сотворить из него пахучий цветами янтарный мед, заполнить им ячейки сот, в которых будут развиваться, купаясь в янтаре, личинки будущих пчел. И еще им нужно было накормить свою пчелиную царицу, мать всех пчел. А еще им предстояло поделиться медом и воском с седобородым стариком. Он забирал плоды их труда, как дань, за то, что ухаживал за ними, подкармливал в голодные годы, берег в студеные зимы от холода, за то, что он их хозяин, их Бог. Пчелы знали все это и безропотно делились своими богатствами. И молились на свою царицу, мать всех пчел, и на ветхого днями старика, их Бога». Я закончил читать и взглянул на Тимофея. Тимыч немного помолчал и сказал: «Вполне-вполне, немного, правда, сыровато, прости за откровенность. И вот что пришло в голову: что-то очень знакомое слышится. Не подражаешь ли одному известному писателю? У него тоже пчелки, цветочки и их взаимосвязь. Я понимаю, бывают совпадения но все же…» Меня как в жар ударило, как будто за руку схватили в чужом кармане. Помялся я немного, а потом признался, что да, грешен, влюбился в стиль изложения писателя и невольно стал его подголоском. И вообще, он один из моих любимых авторов.

Тимофей погрыз ноготь на большом пальце и, взглянув на меня проницательным взглядом, сказал: «А знаешь ли ты, Валентин, что писатель этот — мой дед? Правда, не родной, а названый, через сводного брата Григория». Вот те раз! Меня трудно чем-то удивить, но тут я удивился. «Не ожидал такого, — произнес я, — если, конечно, не врешь». «Да зачем мне врать, — возразил Тимыч, даже не обидевшись на подозрение во лжи, — что тут особенного, просто стечение обстоятельств. Кто я и кто он? Он выдающийся писатель, а я просто внук, да и не родной, с боку-припеку. Да еще, по мнению отца, непутевый». «Нет, но все же… — протянул я. — Как-то в голове у меня все это не укладывается».

Тимофей помолчал, заглянул мне в глаза и спросил: «Хочешь, Валя, расскажу тебе, как все было? Одна просьба: никому это не говори». Я, естественно, побожился, что не протреплюсь. И он поведал свою историю.

«Дед мой, названый, так сказать, во время войны мотался по фронтам, собирая свидетельства героизма нашей армии. Как писателя, его мобилизовали и назначили военным корреспондентом от центральных газет. Как-то написал очерк об одном героическом командире танкового батальона. И всю войну переписывался с ним, как с фронтовым другом. Это был мой будущий